Уважаемые форумчане!
Предлагаю вам выдержки из эссе Михаила Глобачева
("Новое время", www.newtimes.ru)

А как вы отситесь к нудизму и нудистам? Есть ли нудисты среди ваших друзей и знакомых?

* * *
Отношение к частичному или полному обнажению тела непримиримо разделило человечество задолго до всех религиозных и "холодных" войн, классовых или сексуальных революций. Впрочем, у подавляющего большинства бывших советских людей явление, именуемое "гимнософией", долгие годы связывалось скорее с историей и искусством, чем с повседневным бытом. И с новейшими свершениями
гимнюков под эгидой путинской демократии ничего общего оно не имеет.
то есть место, куда положено являться нагишом, ибо главное там – гимнастика.
Гимнофилия и гимнофобия – культовая любовь либо брезгливая неприязнь к наготе – лишь отдаленно связаны с эротикой в привычном нам понимании и подавно не имеют отношения к болезненной страсти эксгибиционистов и патологических вуайеров, хотя в иных случаях грань между культурой и клиникой уловить бывает довольно трудно.
У нас эти понятия пробовал ввести в оборот ученый и писатель Иван Ефремов, ценитель античности и сам по духу убежденный гимнофил. В его романе "Таис Афинская" опытная гетера объясняет молоденькой подруге тонкости обычаев во всей Элладе: "Спартанцы – гимнофилы, любящие наготу, как тессалийцы, в противоположность гимнофобам – вам, беотийцам, македонцам". У критян появляться нагими на праздниках было привилегией высшей знати. Египтяне тоже гимнофилы,
древнейшие из всех народов. А у поклонников Иеговы "под страхом смерти женщина не может показаться даже мужу нагою".
Но всех жителей древней Ойкумены превзошли в гимнофобии скифы. Историк Геродот рассказывал, как эти суровые люди оторвали голову своему батюшке-царю, стоило тому облачиться на досуге вместо положенных кожаных и овчинных доспехов в удобный греческий хитон, не скрывавший тела. Скифы вообще народ непростой: если Александр Блок ради выразительности художественного образа представлял их
раскосыми азиатами, то иные соотечественники почему-то убеждены до сих пор, что скифы были прямыми предками русских. Ну если тех самых, что с окосевшими глазами вставали на смертный бой с чужебесием узких брюк, рок-музыки и аэробики, тогда, пожалуй, Геродот соврать не даст...
Итак, гимнософская ориентация совсем не то, что сексуальная. И о мере общественной свободы она вряд ли может свидетельствовать, хотя заметно влияет на господствующие настроения. Однако для миллиардов современников на всех континентах гимнофобия абсолютно равнозначна добродетели, гимнофилия – разврату.
Но не только исторические, а также первобытные народы, с порнографией вовсе не знакомые (потому что просто еще не додумались поделить свои природные инстинкты на здоровые и нездоровые), четко расходятся по двум лагерям. Например, чукчи до того, как окончательно "цивилизоваться", были выдающимися гимнофилами. Конечно,
хеппенингов на вольном воздухе они не устраивали из-за неподходящего климата, но в натопленных тюленьим жиром ярангах обходились минимумом одежд. Наряду с этим – но, подчеркиваю, не вследствие того – столь же непринужденным, хотя и не беспредельным, было сексуальное общение.

Их родня юкагиры, наоборот, стойкие гимнофобы и одновременно пуритане. Если довериться их полпреду в многонациональной литературе бывшего СССР Семену Курилову, выходит, что юкагирские шаманы с примкнувшей к ним частью простых оленеводов издавна относились к соседям, как к циничным разрушителям исконных духовных ценностей колымской тундры. Не в последнюю очередь из-за гимнофилии и общей свободы нравов. Вдобавок чукчи в изображении их собственного песнопевца Рытхэу наделены незаурядным чувством юмора, в том числе связанного с "телесным низом". Юкагиры у Курилова – тоскливые страдальцы, смертельно озабоченные всем на свете.
Культуролог Леонид Карасев нашел философское объяснение феномена. По его наблюдениям в мировосприятии разных культур господствует Смех либо Стыд. На одном полюсе игра непомраченного разума, на другом – непреходящее чувство вины перед "обчеством", лихорадочное стремление сравняться с выдуманным идеалом: "мы – всегда" (или, наоборот, "никогда": нужное подчеркнуть многократно).
Можно помыслить и такой мир, писал Карасев, "где царствует непомерно разросшийся и потому теряющий свою (духовную. – М. Г.) силу стыд, и где вовсе не слышно смеха". Этот мир, яростный и унылый, живет убогой, "окороченной" жизнью, нуждаясь в толике смеха, как в лекарстве, ибо нарушенное равновесие ведет к неминуемому самоуничтожению. Как это? Например, вот так. "Ей было всего тринадцать... В Бузбулаке до сих пор вспоминают, какая тогда стояла жара. Не будь этой немыслимой жары, может, ничего бы и не случилось. Вечером, уже в темноте, воспользовавшись тем, что мальчишки, весь день плескавшиеся в запруде, уже ушли, несколько девочек решили сходить окунуться. Но едва вошли в воду – мальчишки
то ли нарочно подстерегли их, то ли опять надумали поплескаться, вопя, выскочили из-за кустов. Девочки повыскакивали из воды, кое-как натянули платьишки и с криком умчались. Только она, длиннокосая Эсмер, не успела выскочить из воды – мальчишки подбежали и уселись на берегу. Сидят ждут, когда она, голая, выскочит из воды: сейчас они поглядят, какова она, первая красавица Бузбулака, в свои неполные
тринадцать лет уже не дававшая покоя парням... Но не вышла из воды Эсмер – первая красавица Бузбулака. Знали или не знали засевшие в кустах сорванцы, что у девочки бывают сердечные приступы?.. Скорее всего, не знали...
Вот так она и утонула, взрослая девочка, в луже – метр глубиной... Вроде всё так и быть должно. Словно она сама повинна в своей гибели, и грех свой, состоявший в том, что искупалась в заводи, тринадцатилетней Эсмер положено было искупить своей жизнью".
В яростном и унылом мире азербайджанской горной деревни из повести Акрама Айлисли "казалось, листья на ветках недвижны не от духоты – от страха, страх был растворен в воде источников... Чтобы отгородиться от опасной греховности, каждый покрепче запирал дверь: всё вокруг – небо, земля, воздух – казалось, набухло кровью". У гимнофобов Кавказа и Арктики тьма литературных побратимов.
Супернародный прозаик Владимир Крупин однажды срубил лирическую миниатюру о девушке, которая предпочла остаться в загоревшейся бане, но не появляться голой перед односельчанами, сбежавшимися на пожар. Те будто бы восхитились ее поведением, и после чудесного избавления от опасности героиня нашла себе мужа раньше, чем подруги по неудачной помывке, наплевавшие на девичий стыд ради спасения жизни... Только не знаю, как у кого, а у меня пейзанская "бывальщина"
Крупина вызвала иные эмоции, нежели история несчастной Эсмер. Та целиком из нашей подлой жизни, а его Клава или Нюра – худосочная копия мадемуазель Виргинии из романа Бернардена де Сен-Пьера (был такой писатель во Франции, над его сочинениями пролили много сладостных слез пансионерки в позапрошлом и прошлом веках). Одна девица чуть не угорела, другая захлебнулась в море во время
кораблекрушения, отказываясь на глазах у матросов сбросить кринолин на железных, по тогдашней моде, обручах. Сюжет, как говорят филологи, "бродячий" – корни смертной стыдобушки общие, хоть с этим вряд ли согласятся литпатриоты.
Полная противоположность – чегемцы Фазиля Искандера. При этом нравы их как бы и не менее строги, хотя древний эпос абхазов сохранил явные указания на гимнотерпимость. История появления на свет легендарного богатыря Сасрыквы начинается с того, что его мать, искупавшись в речке, принялась поддразнивать пастуха на другом берегу, не заботясь о своей наготе. Будь она прикрыта, ничего бы не произошло – распаленный пастух побоялся лезть в бурный поток, но изверг семя на камень и швырнул его в соблазнительницу, отчего та забеременела... Нынешние же условности порой ведут к драматическим недоразумениям: в одной из новелл Искандера герой-рассказчик, зайдя в общественный сортир в абхазской глубинке, вдруг перепугался до потери пульса, вообразив, что у выхода затаился злой абрек. Оказалось, такой же посетитель деликатно пережидал ситуацию, дабы не конфузить
собрата по нужде лицезрением его "открытой плоти". Однако чегемцы "в шутливой форме... умели обходить все табу языческого домостроя".

Остается сделать вывод, что тонкая гимнософская материя, как заметил совсем по другому поводу политолог Владимир Лукин, есть "глубоко интимное и в чем-то даже загадочное дело каждой нации, коренящееся в ее истории, национальном характере..." Вот одно из возможных – частичных – объяснений: видимо, к гимнофобии больше располагало кочевье, чем оседлость. Кочевник "всё свое носит с собой", прямо на теле, либо держит под рукой. Чем больше из положенного он имеет при себе, тем достойнее выглядит; наг – значит, нищ. Даже мусульмане делали исключение из своих строжайших правил для странствующих "святых" – дервишей, давших обет нестяжательства. К тому же больше всего этот образ жизни распространен в местах, где люди избегают лишний раз открывать тело палящему солнцу или морозу. И верхом на потной лошади, на шершавом верблюде или костлявом олене не очень-то поскачешь целый день голым: недаром такой предмет одежды, как штаны, изобретен первыми наездниками.
Исключение составляют черные африканцы, защищенные от ультрафиолетовых лучей собственным пигментом. Но они и кавалеристами не были никогда, и гимнофилии как таковой нет в тех краях: эстетические и эротические представления связывались не с совершенством нагой фигуры, а с причудливыми, на взгляд европейца, украшениями, с рельефными наколками и даже с разнообразными
ритуальными увечьями. Мужчин во многих туземных племенах одно прикосновение к татуированному магическими узорами животу подруги волновало не меньше, чем нас с вами – вид обнаженной красавицы. (Возможно, нечто подобное испытывают в своем кругу энтузиасты современной татуажной и пирсинговой моды?)
Самые влиятельные религии гимнофобов – иудаизм, христианство и ислам – возникли среди белокожих кочевых скотоводов в пустынях Передней Азии. Но если богоизбранный народ, отгороженный ото всех своей верой и чуждый миссионерства, никак не мог повлиять на нравы окружающих язычников, то христианство, провозгласив "нет ни эллина, ни иудея", бросило вызов эллинским, египетским и вавилонским культам и все их разбило наголову, так что через шесть веков на долю
магометанских революционеров остались от гимнофильской античности смутные воспоминания.
Но и у них далеко не сразу всё обустроилось в кроваво-потном бузбулакском духе. В сегодняшнем Багдаде или Аравии совершенно немыслимы многие сцены "Тысячи и одной ночи", издавна воплощавшие для европейцев пряный дух Востока. Даже в очень светской и демократичной Турции посетители общественных бань стараются как можно меньше обнажаться перед посторонними своего же пола. Кое-где один вид дамы в бикини способен вызвать лютую ярость аборигенов. В Арабских Эмиратах (ваххабитских – безо всяких оговорок) с тех пор, как туда зачастили "челноки" из СНГ, на пляжах появились предостерегающие надписи по-русски: иные коробейницы пробовали явить миру свою свеженькую раскрепощенность, загорая топлесс, а то и
вовсе без ничего.
Тут дело, похоже, даже не столько в священных догмах: просто гимнофилия в семье народов отчего-то оказалась таким же слабым, легко вытесняемым – как говорят генетики, рецессивным – признаком, как в человеческих семьях высокий рост или белокурые волосы. (Порча? Прогресс? Или ни то ни другое?) Яркий пример культурного парадокса дает Индия. После того как в XVII веке большую часть Индостана завоевали мусульманские султаны, страна стала превращаться из гимнофильской в гимнофобскую. А поскольку в ислам обратились не все, индусы и сегодня чтут древние храмы с изваяниями, посвященными не просто гимнофильским, но откровенно эротическим культам, зато "в быту скромны", почти как приверженцы шариата.
Англичанин Джеймс Корбетт, в 20-е годы прошлого столетия охотившийся в Индии на тигров, вспоминал примечательный эпизод: как- то раз хищник убил девушку и утащил в джунгли, но не успел растерзать. Когда Корбетт приказал егерям-индусам отнести тело в деревню, те долго не могли справиться с нехитрой, казалось бы, задачей: без конца возились и толкались, пряча глаза – зверь, готовясь сожрать жертву, сорвал с нее все одежки...
У христиан обнажение также связалось с нечистыми страстями. Несколько веков после падения Рима европейцы еще домывались в уцелевших общих банях и спали голыми в общих постелях. На развалинах средиземноморской цивилизации парадокс проявился по-своему. Как только гимнофобия окончательно овладела бытом, в обиход
вошло разнообразное нижнее белье, включая замечательные "супружеские" ночные рубахи с узкими прорехами внизу живота, а публичные омовения почти заглохли, тут-то и возник художественный бум Возрождения. Возрождалось же не что иное, как античный культ телесной красоты и приемы ее изображения. Однако "вещество жизни" древних было забыто, а уж в смысле гимнофильского духа римейк
вышел куда бледней оригинала.
Соколы кисти и пера
У мальчика в цивилизованной стране спросили: ты кем хочешь стать, когда вырастешь? Ответ крошки поразил: "Врачом, или художником, или мойщиком окон". – "Но почему... это же такие разные профессии?" – "А чтоб смотреть на голых баб, когда захочу!"
Анекдот, как нередко бывает, отразил целый исторический пласт сознания. Если любопытный слуга – персонаж вечный, то алгоритмы медика и артиста заданы именно ренессансной Европой. Обоим в общении с наготой ближних дозволялось больше, чем прочим смертным; но если врачу лишь по необходимости, то в искусстве общество само себе создало отдушину, своего рода заказник для гимнофилов. Идеологи всех разновидностей, от церковной до марксистско-ленинской, в конце
концов пришли к компромиссу с "грязной плотью": та, согласно их заветам, может облагородиться, преломившись через отточенный взгляд маэстро, чей долг – убрать "лишнее". Отсюда выросла вся субкультура артистической богемы, но и в нее ухитрились внести немало усовершенствований питомцы победившего соцреализма.
Иван Ефремов в другой книге описал вернисаж послевоенных лет. Там профессионал объяснял зрителям, отчего так хороша, совсем как живая, одна из скульптур: автор ваял ее по старинке, с настоящей "обнаженки", тогда как большинство коллег затягивает натурщиц в трико. Этот пассаж существует лишь в первом издании "Лезвия бритвы", а из последующих удален (не иначе заметавшими следы агентами тайных сил мирового гимнофобства). Много лет я считал его выдумкой, полемическим
шаржем: вот, дескать, до какого абсурда может довести гимнофобское целомудрие". Но однажды прочел в интервью придворного живописца всех генсеков, ныне покойного Дмитрия Налбандяна, что его кургузенькие, смахивающие на целлулоидных пупсов афродиты – плод отдохновения от парадных портретов, оказывается, писались в точности по рецепту, разоблаченному Ефремовым: "в натуре" присутствует на холсте лишь морская волна.
В яростно-унылом, чисто по-совковски, романе Всеволода Кочетова "Чего же ты хочешь?" вальяжный, но мерзко пропахший чесноком русопятствующий литератор Богородицкий (тогда, в конце 1960-х, правоверные сталинисты еще не сдружились с этой компанией), придя к художнику Свешникову, с пристрастием расспрашивает его о натурщицах, о работе с ними и под конец гаденько этак любопытствует: "А поприсутствовать при таком деле можно?" – "Нет, – отвечает тот, – только с холстом, с кистями, с карандашом". В обычной артистической среде такая просьба никого бы не шокировала: живописец тем и отличается от врача, что предмет его профессии не составляет болезненной тайны. Коль скоро не запрещено любоваться
изготовлением пейзажа где-нибудь на пригорке, то почему живой моделью в студии – нельзя? Но для соколов пера и кисти, сдвинутых на почве разврата, как не всякий средневековый монах, нагое тело, не прошедшее спецобработку, было абсолютным табу. Сам Свешников простодушно объяснял гостю свой метод: "Когда пишешь натурщицу, не воспринимаешь ее как женщину... Работа!" Бедная женщина, бедная
работа!..
Другая кочетовская героиня, случайно увидав на вечеринке стиляг вполне невинные танцы со стриптизом, впала в дикую истерику на грани обморока, будто ее пригласили на пиршество каннибалов. (Стыд – страх – кровь...)
Но не всегда большевики были такими. Стоило после Гражданской войны комсомольцам-добровольцам малость отогреться, как они основали революционное общество "Долой стыд". Если более умеренные пролетарии считали вредным буржуазным пережитком ношение галстуков, шляп и бижутерии, то эти радикалы пошли дальше, отказываясь при случае надевать вообще что-либо. Примечательно, что их манифестации проходили не на лоне природы, как сегодня, а в основном почему-то на трамвайных путях. Понятно – в нэповскую деревню, где новой жизни грозили дрекольем злобные мироеды, без порток было не сунуться. Впрочем, и городские интеллигенты старой закваски морщили нос, глядя на толстозадых нимф и кривоногих аполлонов. Ошибка возмутителей общественного спокойствия
коренилась в том, что ампутация их личного стыда не добавила смеха ни окружающей действительности, ни даже им самим. Вот их и призвали очень скоро к порядку, сделав "долой всё". Хотя основоположники не оставили прямых свидетельств своего отношения к гимнософии, нетрудно догадаться, что думал о ней, к примеру, приплюснутый колчерукий семинарист родом с Кавказа: от Бузбулака до Гори рукой
подать.
Все оттепели зовут раздеться, и даже хрущевская борьба с "пидарасами-абстракцистами" лишь ненадолго сдержала ползучую стихию. В тогдашнем журнале "Юность" запомнилась репродукция картины "Солнце, воздух и вода" с тремя приземистыми голышками, вызвавшая обвал гневных писем в редакцию. Речь, разумеется, шла о нравственном воспитании подрастающего поколения... но, честно говоря, грации выглядели на редкость непривлекательно.
Затем живописцы, окунув кисти куда следует, занялись наконец привычным делом, а гимнософские страсти перекинулись в сферу условно-изящной словесности. Оборотной стороной ее духовной зажатости стал безудержный кич подвязок, адюльтеров и купаний при луне. Пока внутренние воды державы портились и гибли на ударных стройках, по страницам прозы текли ручьи и реки, плескались озера,
моря и водохранилища, запруженные не плотинами мощнейших в мире ГЭС, а крутыми бедрами и высокими грудями героинь. Бывало, не успеет отцвести бумажная черемуха, уж родные поймы превращались в изображении "совписа" в сплошной тысячемильный пляж нудистов.
Так, в романе из жизни военных разведчиков обнаруживалось вдруг, что все персонажи женского пола, без различия их важности для сюжета, непрерывно потрясают "смуглыми маленькими", "острыми, тугими", а то и вовсе "косо торчащими на загорелом теле" молочными железами. Или в повести о целинниках юная пара по пути из загса останавливалась у пруда в степи, дабы комсомолка, спортсменка и прочая успела подставить закатным лучам "то женское, тревожное и темное, что
рождало горячую дрожь и оцепенение". (Темное, понятно, оттого, что брюнетка, но почему одно только это у бедняжки оказалось женским, решительно неизвестно.) И ясное дело: "Огромное взволнованное Колькино сердце, ровно и сильно работая крыльями, набирало высоту".
Полноте, крылья-то причем, если дальше с товарищем Чугунковым приключился, судя по невнятному описанию, тот же конфуз, что с абхазским козопасом?
Теневая жизнь напрокат
Гнать эту крылато-мохнатую дичь можно километрами... но что ж мы всё о суррогатах, где сама действительность? Да в том самом малосимпатичном месте, "где портрет ее, к несчастью, был". Там пребывает она доселе, после демократического растабуирования и полного, как говорится, растаможивания. Количество голых не перешло в качество ни в жизни, ни в ее изображениях: шайтан с ним, что растопыренные бюсты и зады, еще в начале прошлого века заставлявшие плеваться сатирика Сашу Черного, лишены человеческих лиц – но они и тела-то в целости составить не могут! Гимнофилия, слетев с Олимпа в болото веков, рассыпалась на убогую филомастию, филопигию, филоктею – обожание отдельно взятых эрогенных зон.
Гимночистам на поживу... Аминь вам, зомби-некрофилы и некрофобы; живое – только для живых.
Но опять-таки, вряд ли уместно связывать этот итог с гримасами тоталитаризма. Куда ближе нас к гимнофилии был в свое время "Третий рейх". Немцы и всегда-то чтили свой "телесный низ", а идеологи нацизма вдобавок обратились к германской, точнее, скандинавской старине. Только дальний северный угол Европы, позже всех принявший крещение, и ухитрился вместе с полным набором рецессивных "нордических" генов сохранить дух непринужденной до стерильности наготы в противовес надрывным ритуалам южан, чей подчеркнуто пылкий эротизм компенсирует издержки гимнофобского подсознания. Польский мемуарист XVII века Ян Хризостом Пасек, побывав в Дании, более всего поразился спокойной деловитости, с какою мылись в общей бане тамошние мужи и девицы: в Речи Посполитой подобные
совмещения практиковались лишь для рыцарских утех с пленными крымскими татарками и приблудными цыганками (коих именовали для пущей важности черкешенками). Да и триста лет спустя Восточная Германия, будучи во всех иных отношениях не самым веселым бараком соцлагеря, оставалась самой гимнофильской.
Как бы то ни было, на европейском континенте движение натуристов стало потихоньку оформляться уже с начала минувшего века. А в США, заселенные потомками пуритан, оно проникло лишь после Второй мировой войны. Жалки были первые опыты тамошних нудистов: на своих "партячейках" они, точно индусы Корбетта, вперяли взоры то в пространство, то в собственные босые ступни. Прямой взгляд на товарищей по радостному естеству расценивался как возмутительное
вмешательство в святая святых частной жизни и вел к позорному удалению от общины. Параллельно в "теневой" жизни американцев распространились как бы оргии, так называемые naked parties, где глазеть на девушек из обслуги дозволялось сколько угодно, лишь основное блюдо всех настоящих оргий находилось (по крайней мере, официально) под запретом.
Такова гимнофилия, не данная народу свыше, а умственно вымученная – вроде той, что была у римлян, во всем старательно подражавших эллинизму, но по-настоящему любивших только свои навороченные тоги, плац-парады и бойни в цирках. Некоторые публичные термы в языческой империи имели общие предбанники с бассейном для посетителей обоего пола; но натянутая веревка делила его на зоны "V" и "M" (аналог наших "М" и "Ж"), а наверху бдели церберы с шестами на случай
"предосудительных сближений". И этот, и многие позднейшие голые варианты, в том числе набравший силу в постсоветском отечестве, в компании афинянки Таис вряд ли назвали бы гимнофилией – скорее, "порнодионеей".
Впрочем, иные из здешних нудистских уголков, скажем, на сочинском берегу, смотрятся вполне достойно. Увы, противоположное впечатление оставил знаменитый Серебряный Бор. Побывав там пару лет назад с четой приятелей-натуристов, автор обнаружил, что "легальную", наглухо огороженную часть пляжа посещают, по-видимому, редкие оригиналы, коль скоро обнажиться можно было и рядом, сэкономив входную плату. На "стихийной" же половине царила характерная диспропорция. Дам,
приятных глазу, было совсем немного, и держались они, скорее, незаметно. Наверное, оттого, что песок оккупировали мужланы, целеустремленно выставлявшие напоказ самих себя, притом без стеснения справляя под кустики малую нужду и в довершение всего публично делая недвусмысленные предложения друг другу. Говорили, что именно этим контингентом милиция в первую очередь старается набить фургон во время периодических налетов на "дикую" площадку...
Все же закончить очерк предпочту еще одной цитатой из поучений ефремовской гетеры. Далеко не всегда в мире побеждает лучшее, и пошлость умеет искусно притвориться благом, но по-прежнему велика скрытая "сила божественной наготы, и ты не опасайся гимнофилов. Именно они настоящие люди!"

На эту тему меня навела ассоциация. Рассматривала в теме "Как прекрасен этот мир" фотографии и наткнулась на пост Имедиа про Карадаг, одно из моих любимейших мест на земле. Как и весь Крым. Именно там в 1991 году я познакомилась с нудизмом и нудистами. Как правило, это были "дикари" - те, кто проводил отпуск на берегу в палатках и шалашах. Именно в том году "одетые" (в плавках и купальниках) правоверные граждане побили камнями нудистов где-то в районе Алушты.
В 1993-1994 годах нудистов в Крыму стало гоаздо больше. Постепенно сформировалась традиция: все городские пляжи - для одетых, все дикие - нудистские. Таким образом, нудистских пляжей в Крыму стало гораздо больше, чем ненудистских.
В 1994 году мы с сыном жили в палатке на нудистском пляже западнее Фороса. Палатки стояли в два ряда. Наша - в трех-четырех метрах от воды. За неделю я надевала на себя вообще что-то лишь два раза - когда приходилось ходить в Форос за продуктами. Голыми спали, глыми купались... Кто хотел, загорал. И вот что интересно: среди нас было немало людей в купальниках. И их никто не побивал камнями. Иногда кому-то приходила фантазия (или необходимость - плечи-то сгорают!) надеть майку, но не трусы - так и ходил(а). НИКТО НИКОМУ НЕ УКАЗЫВАЛ, ЧТО НОСИТЬ. Единственное правило поведения, которое отличало это сообщество - не пялиться.
Секса и флирта было не больше и не меньше, чем на нормальном курорте. В обшем, мне понравилось. Солнце, море, доброжелательное, тактичное общество

Есть у меня золотое правило: люби то, что приемлимо тебе и уважай-приемлимое другим.
Вот так и живу с приемлимым для себя. Никогда не осуждаю/обсуждаю/додумываю неприемлимое мне в других.

Ну свингеры. Целое общество: порталы, общение, встречи, забавы. Ну пусть им нравится - это ИХ жизнь и ИХ выбор.
Нудисты - да. Расспространеное с давних времен (как описала Ямайка) направление-веяние. Кому приемлимо-кому нет.

Лично я обожаю: открытое (даже через чур) нижнее белье. Но это для себя, конечно меня в нем для моего мужа. В купальнике такого масштаба выйти не решусь. И не потому, что я скромна или примитивна, просто у меня есть СВОИ каноны реальных возможностей. Или же, могу прийти в ночной клуб или в увиселительное заведение почти полуприкрытой. Шок? Да. Кому не нравиться или кому очень нравится - мне особо до этого дела нет.

Да...к чему это я. К тому, что каждый волен выбирать ему доступное и возможное. Вот и все.

Я уважаю свободу выбора людей, если человеку нравится нидизм и он получает то что хочет от этого получить, то я ЗА! Только я совсем не нудист ни душой ни телом, это для меня не приемлемо... видела я полуголых женщин на пляже... ну если она молода и красива то ещё куда ни шло, а если особа бальзаковского возраста да и ещё и с излишним весом, это зрелище не для моих нервов, не верю что под тактичном поведении мужчина не задумывался о своем инстинкте (в одной из тем мы уже упоминали гинекологов..).. я не смогу переступить через себя ..

И задумываться не недо. Само сработает.

Это про вечный двигатель? Ты бы нам популярно объяснил штоли.

Я к тому, что когда в поле зрения вдруг возникнет некая "интересная деталь", наши глаза сами туда устремляются как стрелка компаса, пока мы сами еще не знаем что там. Это когда уже глаза резкость наведут, мозг обработает, потом мы уже понимаем, что там показывают. Видимо у мужчин глаза связаны с какой-то особой извилиной.
:-)

Вот у мужчин, например, очень интересная деталь...шляпа. Как увижу, сразу извилины работают

Считаю что это для Венер и Апполонов приветствую если этим увлекаются красивые люди

У меня тут есть компания ребят из ФИЗТЕХА - такие водники - туристы. Один построил баню у себя во дворе, ну и бассейн тоже. Пошли мы обмывать баню, а они говорят - у нас только одно правило - мы в баню ходим без всего. Ну без всего так без всего - что естественно то не безобразно. Высыпали в бассейн 10 мешков льда и стали туда сюда бегать - посидели в бане - прыгнули в ледяную воду... Было очень здорово и без комплексов...
Соседи правда слегка приехали, но не жаловались...

Баньку обожаю... Особенно голышом.
А насчет мужских глаз, которые сразу смотрят на интересные детали (brut), скажу, что на нудистском пляже этих деталей столько, что сначала глаза разбегаются, а потом "замыливаются", в общем, говорю же, мужики не пялились и ни у кого не вставал. Про девушек не скажу - у них возбуждение не так заметно, а я близорука и очки на пляже тоже не надевала, как и купальник...
Если рассматривать наготу как форму одежды, то у моря или в баньке она уместна и удобна, а вот в офисе или в театре нет. Для меня важно другое: чтобы меня никто не принуждал надевать то или это, а оставили решение этого вопроса на мое собственное усмотрение. Помню, на 2 курсе в Универе девушки пытались ходить в брюках, а их не пускали на занятия. Так вот я против этого.
В нудизме, конечно, есть большая доля демонстративного поведения и желания шокировать, что мне лично не свойственно и всегда смущает. Так что отношение к этому явлению двойственное. Во всяком случае, в компании, в которой нудизм не принимают, я раздеваться не буду.

А я бы с женой пошел и в баню и в том,как мать родила и обязательно только вдвоем,но ни в коем случае на открытый пляж,в смысле нудистский.
Что такое любовь?Как сказал Жванецкий:Это когда голый,годый и еще голее...
Вспомнил фильм Игрушка с участием Пьера Ришара.
Помните,как главный редактор принес хозяину черновики и один очерк о нудистах.Так он начал расхваливать,мол очень популярно сегодня во Франции и народ развеселит.Хозяин и говорит:
-А ты разденься и пройди голышом по редакции,посмотрим,будет ли весело сотрудникам...
-Так кто чудовище,тот кто добровольно собирается оголить зад перед людьми?
Учительница в классе спрашивает Вовочку:
-Вот у тебя есть 50 долларов.Ты дал Машеньке 20 и Ирочке 20.Что получилось?
Вовочка отвечает:
Плучилась оргия Марья Иванова...
Если мужчины не реагируют на голых женщин и женщины на голых мужчин,то это сборище импотентов и фригидных женщин.Хотя фригидных женщин не бывает,бывают мужчины так себе...
Считаю,что колхоз дело добровольное и зависит от желания.Мне это не подходит...

В нашем современном общесстве, где в принципе установлены мораль, условность поведения и норм жизни, выходят ли за эти рамки такие сообщесства (норма жизни), как свингерство, секс.меньшинства, нудизм?

я выросна черном море , и вообше на море прошла вся моя жизнь....... но привыкнуть к этому ни как не получаетса. почему то мое волнение в душе , другим видно наглядно... как можно мужику смотреть на обноженные , красивые женские тела смотреть равнодушно мне \пока\ не понятно.. и вроде как краснакожим себя тоже не считаю! был со мной случай в германии . пошел по париться вообшем , ни кого не спрасив я со спокойной душой разделся принял душ и зашел в парилку... не прошло и 10 м. как заходят две немки и делают тоже самое?! а что делать мне когда я уже парюсь 10 м.жду.... подумав что увидев меня они уйдут из последних сил высиживаю вторую 10 минутку.. не тут то было .... они просто без паники пришли и разлеглись рядом да еще о чем то со мной пытались изьясница, конечно я в полу обморочном состоянии тоже улыбался и пытался ответить как мог : руками , ногами ну понятно да ..теперь поняв что баньку мне уже испортили я вышел и зделав вид что уже давно парюсь .... исчез !!! надеюсь что мое приключение вас немного развеселило , хотя мне в этот момент было не до веселья поверьте

Кинигос, а ты не знал, что в Германии общественные парилки для всех полов совместные Прихватил бы кого-нить для компании

Так они и завели беседу,чтобы отвлечься от наготы...

Ага,еще одного мужика...

Бразер, ну что за подсчеты? А ежели еще 5 смешанных?

Эт я про жену говорила

Бразер, а ты бы до компании пошел?