Наши души легше воздуха, строка к строке Опции

[Ицхак Скородинск...]

Ночь, дикое что-то


Ночь.

Дикое поле.

Из бликов теней
как встарь
составляю
букет провидений.

И
Экибану
Э
Т
А
рифмой глагольной скрутив,
ищу всему этому

Непревзойденный
доселе
мотив.

Мычу,
сверчу,
мырчу,

А после,
молча
душу
муча
и
не дыша,
на Клаве
Слова набираю,
знаю,
как собака,
знаю
что-то…

А вот,
высказать…

[Ицхак Скородинск...]

Дым небес

Осень. Солнце. Леденеют руки.
Над рекою вьется дым небес…
А в лесу девчоночки аукают…
Там они с парнями…
или без…

Свет неяркий, словно изнутри,
от самой земли, покрытой золотом.
Что ж в моей груди все перемолото!
Ты в глаза, в глаза мне …посмотри.

В этом вся ты – светишь… Но не греешь…
И вот-вот уйдешь за облака…
Бронзой на закате пламенея,
замерла у ног твоих река.
Осень…
Солнце…

Дай, погрею руки… .


[color="#0000FF"][/color]

[Ицхак Скородинск...]

В конечном счёте мы умрём...
А в бесконечном...
Возродимся?!

[Ицхак Скородинск...]

И тают...

В лесу заснеженном, иерусалимском, даже дети и птицы не знают, что в сердце библейской пустыни...
Облетают уже, улетают и тают на солнце …белоснежные розы декабрьские.

[Ицхак Скородинск...]

Полураспустившийся цветок пустынной грозы


Пустынная гроза распускает свой огненный цветок…
Всегда неожиданно и внезапно…
Это всё начинается всегда неожиданно.
И, почти всегда, внезапно.
И это притом, что ничто не мешает зрелищу – блюдце песка, наполненное по горизонт и шар ночного неба, а ты всегда – посередине этого действа…
Грома не слышно до последней минуты, только какие-то пугающие сотрясения воздуха после его раскатов.
Но по тому, к какой скоростью исчезают звёзды с неба, всему живому вокруг, и в первую очередь песчаной гадюке, которая тут же ввинчивается в глубину, ясно – накроет, точно что, накроет и мало не покажется.
Бежать – куда – дрожь до селезёнки, падай, падай, суй морду в песок, ведь молния ищет любой бугорок, чтобы грохнуть туда, испепеляя…
Так, началось, огненные стрелы всё ближе и ближе, вот, ты уже слышишь рёв небесного водопада, это на тебя надвигается стена из воды, и вихрь, вихрь перед этой стеною, поднимает клубы песка, которые тут же поглощаются с такой жадностью и жестокостью, что ты понимаешь, в этом аду выжить, ну, никак…
Всё это победно грохочет, грохочет до глухоты, вот тебя уже засыпает - глаза, нос, уши, кажется, ещё мгновенье и твоё тело закрутит над землёй, а потом, как…
И…
Ничего…
Взмахнув огромным своим рукавом, провидение отклоняет всё это влево и чуть назад, и твоя смерть проносится в ста шагах от тебя, летит на восток, оставляя за собой мгновенные водяные буруны, которые тут же уходят, уходят, уходят в песок…
Пронеслось…
И на этот раз, пронеслось…

[Ицхак Скородинск...]

Побеленный известкой разъезд
и глаза, промелькнувшие синим…
Как биение сердца о рельс…
Мы в Россию, в Россию, в Россию!

[Ицхак Скородинск...]

Лихолітня

Язичнице,
напасті Ваші –
найтонша слов'янська
сув'язь,
в якій ще й сплітається щастя
з надією
повелівати
хвищами прислів'їв найлегших
над римами строф кам'яних...

В'язь рим –
шурх кайданів дзвінких...
В які Ви заковані...
В стрим!

То що ж Ви
метаєтесь,
чварою,
гризлі
примарою?!

Скваром
крові
Вас,
скваром..


Жер серця
з-з-з дзюбавши
лілейними
чайками
Ваших
горластих
стихій.

[Ицхак Скородинск...]

Дождь новогодний

А в пустыне гроза…
Да, и то, вот – впервые за проклятый год…
Дождь новогодний лицо мне сечёт и сечёт, и сечет, нет, я не птица, но…
Можно, к стене прислониться, и…
Медленной мыслью пытаться лететь и туда, где…
Снег…
Новый год…
И,
солнце парит из проломанных туч…
Да, улетаю!
Туда, где великий и русский настолько могуч, что…
Поётся и дышится, вихрем расснеженным душу пьяня…

Там или здесь я…

Шепчу, дудачок:
- И меня… И меня… И меня…

[Ицхак Скородинск...]

Глубокоокое дитя. Автобус в Эйлат

Зачем под мерный шум дождя,
Томясь всем миром и сторожкой,
Большеголовое дитя
Долбит о подоконник ложкой?

Иван Бунин



Тогда…

От жути…

А теперь,
засунув в уши пробки с звуками,
глубокоокое дитя,
раскачиваясь в волнах мук своих,
летит от нас, от всех,
ввиндя,
любые взрЕви электронные
в коробочку своих чудес…

Там шум небес,
Там солнце…
Лес…
Ослепший дождь под барабаны…
Там всё,
что и не доставало,
его,
родившегося здесь,
в миру, отторгнувшем порывы,
наинежнейших наших строк…

Спит гуттенберговский внучок…

Затылок свесив златогривый…



[color="#9932CC"][/color]

[Ицхак Скородинск...]

Таблеточку милдроната, сэр

Последнее время в Сети, каждый и всем, открывают какие-то секреты. По всему свету. А уж по теле ящику, так...
Вплоть до стриптиза тела и осознания себя, родимого,»точно, голеньким», внутри пылающего действа на экране.
И я тоже, грешен, каюсь!
Мне вдруг подумалось, что душа, которую учёные всё никак на отыщут, находится в правом желудочке сердца. Или в левом, в зависимости от политориентации. И время от времени, а особенно при просмотре бесчисленных телешоу и виртуальных комментариев к событиям нашего ошалевшего мира, она хочет вырваться из клетки.
Грудной, естественно.
И происходит это от негодования и омерзения, особенно во время того, как офонаревшие участники и взбесившиеся ведущие бьют враг врага по морде, по морде. По морде...
Так что, пейте перед просмотром успокоительное, корвалол, например. Или валерьяночку...
А участвующим в тут же забываемых болтологиях супер пропагандистских, я бы настоятельно порекомендовал, предварительно ...таблеточку милдроната. Может и поможет избежать инфаркта, особенно, если в процессе выдворения со сцены какая-нибудь чёрная и сверх агрессивная ведьма не стукнет, каблуком и точно, в область Вашей бессмертной души.
И торопитесь, так как эти самые шоу, в недалёком будущем, могут приравнять к спортивным боям на политической арене, и...
Запретят вам применять любой допинг, наркотики, секс, спиртное и даже курево, под страхом пожизненного отдаления от миллионных гонораров за содеянное.
И падёт WADA на головы ваши, господа Вы наши, нехорошие!

[Ицхак Скородинск...]

Объяснение в ненависти

Фантасмогория. Опус№3.

…Совершенно необъяснимым для международной комиссии ЮНЕСКО явилось поведение реликтовых животных в зоопарке города-музея Соединённых Штатов Антарктиды.
Вдруг, безо всякой причины, все они, как по команде, начинали издавать странные, пугающие звуки, после чего бились всем телом о решетки ограждения, а потом впадали на некоторое время в каталептическое состояние. Все эти события происходили в течение последних пяти лет, в одно и то же время года, весной, за несколько минут до начала первой грозы.
Сайянсэнд лайф №3 за 2944г.
11

Вот, пригревшись на солнышке –
ЫЫЫЫ-ЫЫЫЫ!!!
плотоядно оскалившись
и привстав над пространством вольера
вспоминает последний варан
пра-пра-пращура – мудрого ящера –
его челюсти дивные
ЫЫЫЫ – ЫЫЫЫ!!!
как смыкались на горле у жертвы они,
как вгрызался зубами он в плоть
ЫЫЫЫ – ЫЫЫЫ!!!
как чавкал, мугикал и хикал, вдыхая
запах мяса парного
ААА-УУУУ-ВВВ!!!
разрывая когтями утробу,
лез туда головой,
выедая кусочки получше….

- Ну, а что же сегодня?!
Почему должен я
пресмыкаться
перед этим облезлым бесхвостым педрилой,
чтобы сунул он мне сквозь решетку
обескровленный шмат?!
ЫЫЫ!!! ААА-УУУХР!!!
И я должен!!!
Я должен глотать эту гадость….
Чтоб не сдохнуть к утру….
И свершить свой намаз.
На рассвете.

- О, пра-пра - щур мой,
мудрый мой ящер,
скажи, почему –
этих всех, мелкокостных,
всех тех, что собрались вокруг
не давил ты когда-то хвостом, не затаптывал,
не выгрызал их из нор их-х-х-х!
О, если б ты знал,
как мешают мне эти решетки….
Сколько мяса парного гуляет на воле….
сейчас…, не достать ИИ-ХХ, никак не достать!
- ЫЫЫЫ - ХР….

МАТЕРЬВСЕХПОРОДИВШАЯ!!!
Та, что грохочет над миром,
раздирая когтем своим огненным недра земли!!!
Порази,
порази,
ПОРАЗИ!
нечестивое племя
страшных тварей,
безумцев,
нарушивших ГЛАВНЫЙ ЗАВЕТ ТВОЙ –
Убивай, чтобы есть –
УБИВАЙ,
УБИВАЙ,
УБИВАЙ,
УБИВАЙ, ЧТОБЫ СЪЕ-Е-Е-СТЬ
ИИИИИИИИИИИИХХХХХХХХХ!!!

[Ицхак Скородинск...]

Моя нелюбимая
(цикл стихов, длиною в жизнь)


От озноба глаз,
опалённых любовью,
отпрянув,
отшатнувшись от тела,
дышавшего жаждою счастья,
как боялся я –
вдруг –
подойдёшь и прижмёшься,
подойдёшь и прижмёшься…

…Моя нелюбимая.

* * *

Отшатнувшись от глаз

От озноба глаз,
опалённых любовью отпрянув,
отшатнувшись от тела,
дышавшего жаждою страсти...
Как боялась я,
вот,
подойдешь и прижмёшься,
подойдёшь и
...прижмёшься.

Нелюбимый.
Мой...

* * *

Уже не осень. А… зима.

Уже не осень, а зима
посеребрила кроны…

…А отражение твоё
в пространстве заоконном –
то отвечает невпопад,
то, заслонившись плечиком,
бросает беспощадный взгляд
мне в спину…

Рассекречена –
вздыхаешь шумно и легко,
изобразив с улыбкой нечто…
С тобой всё ясно.

… Ну, а мне – что?!

А мне что?!!!

…Так вот и стоять,
и задыхаясь повторять,
то, что сведёт меня с ума…

- Уже не осень…
…А зима.

* * *

Что я пил с этих губ....

Твой двоящийся образ
отчетливо так разделен был
на тогда и сейчас…

Что осталось в сейчас волновало,
Но тенью, беспамятной тенью…
А… что было меж нами –
Казалось – закрыто навек и умрет вместе с телом…
Но, поди, ж ты!
Бессонница…
Блюз…

- Ты! –
была виновата – хриплю – Ты одна…
И сжимаясь под осыпью колких осколков,
Понимаю – закляк, чтобы выжить,
Вычеркивал из подсознанья…
Убегал на край света,
Спивался, сжигая,
Бесполезное время…

Но, поди, ж ты!
Отчетливо – звезды!
Вижу звезды, они зажигались в глазах…
Облик твой странноцветный луною в окне…
…И так явственно слышу слова,
что свивались в клубок, и плескались, как рыбы в затоне…

…И как блики, легчайшие блики текли по губам…

Что я пил с этих губ?!
И, зачем мне все это, зачем?
…Задыхаясь, шепчу, задыхаясь, что ты оказалась права –
черновик моей жизни бездарен –
мы просто спасались,
мы какое-то время дышали друг другом, а после…
Все, что после – предзимняя блажь.…

Рассветает…

...И вот они, новые ритмы,
Заглушая мой блюз,
молотками отбойными рвутся сквозь стены
и грохочут победно –
- ДО-ЖИТЬ, ДО-ЛЮБИТЬ, ДО-ТЕРПЕТЬ!
…И вот так – целый день, помогая,
помогая дожить, дожить, дожить, дожить…

* * *

Короста красоты сойдет с лица,
вся жизнь твоя проступит сквозь неё –
как будто сруб бездонного колодца
наполнится…

А тут и я еще, усталый и небритый,
давным-давно простивший и забытый…

Как не скрывай – заметишь удивление
неумолимостью и твоего старения…

Ты будешь – как когда-то - улыбаться,
передавать приветы, сплетни, просьбы…

А после
ДОЛГО, ДОЛГО, ПЛАВИТЬ ЗВЁЗДЫ…

Чтоб хоть на улице – не разрыдаться…


* * *

Ушла…
Как будто умерла,
и я не помнил – где ты…
Отодвигал…
в слова, в дела…
К тому ж, жена и дети…
Любовница…
ЖизневорОт – попробуй, оторвись –
так трахнет по башке – поймешь –
как неразменна жизнь.
…И только ночью, вместо сна,
при расслабленьи жил,
я вспоминал свою любовь
и вместе с нею жил…
Я плыл туда, где есть придел
двоящихся страстей…
Как вновь – сгорал,
как встарь – шипел,
и понимал – нет сил…
и не было, чтоб удержать
тебя в своей горсти…
Ладонь разжал –
…и нет тебя.
Я сдох –
прощай…,
прости…
Простипрощай
он, как лишай,
стригущий жизнь мою.
Дожил…
Рассвет…
Хлебаю чай…
Яишницу жую…
Отодвигаю все…
Дела,
к тому ж, жена и дети…
И вдруг! Сквозь спазм –
У-у-ушла!
Ушла…
УШЛА…
НАВЕРНОЕ,
…УМЕРЛА!!!
И нет тебя на свете.

* * *

Всё время кажется, что ты не умерла…
Глаза закрою, вот ты. Близко, близко…
Ладонью по щеке проводишь и глядишь…
… И жадно дышишь.
… Жадно, жадно дышишь!

Вот, только…

Да!

Как будто бы паришь,
дрожа от счастья и переливаясь –
таешь…
И, сердце растравив, освобождаешь…
Сознание моё освобождаешь
для жизни без тебя…

… Без жизни для тебя.

* * *

…Прощай, душа моя, спасайся, лети на горний свет.


Ну, сколько можно мучить это тело,
прибор пищит – клиническая смерть,
но – клятва Гиппократа, и все разом,
РЕАНИМАТОРЫ набросились на труп…
Напрасно я не слушался советов –
в своей кровати умирать полезней…
Подальше от врачей…

Разряд!

…Прощай, душа моя, спасайся,
лети на горний свет,
а мне туда – ни-ни…
Я понял – там сознанье человека
мгновенно испаряется от жара
любви господней, о, как я хотел бы…
Ах, как хотел бы я –
ни жив, ни мертв
парить в воспоминаниях…

Разряд!

Ну, все …
Дышу, дышу, глядите…
Я даже шевелю губами…
Я так стараюсь…

Но!
Однако же, продолжим!

…Звездный сад воспоминаний,
я в нем плыву…

…Ах, это ты, забытая моя,
халатик запахнув,
как будто бы летишь,
ко мне летишь –
вся нежность,
вся терпенье,
вся участье…

…И слышно,
еле-еле слышно пенье,
о том, что пресвятая эта дева
угасла, как свеча…

… А ГОВОРИЛИ – ГРИПП!!!

Какой же я мерзавец,
ОТПУСТИТЕ!!!
Мне очень нужно умереть…
Сейчас же…

Перестаю дышать
и терпеливо жду –
быть может… -
ты очнешься и прижмешься,
ко мне прижмешься,
…нелюбимая моя.

Разряд!

Еще разряд!!!
…Нет, эти не отпустят!

Прощай, душа моя,
лети на горний свет…

Мне остается тело…
И к тому же,
я слышу, слышу –
заработал…

Мой пламенный мотор,
и вместе с дикой болью
вернулось, вдруг,
желание…
Дышать!
Но!
СКОЛЬКО МОЖНО МУЧИТЬ ЭТО ТЕЛО!!!

[Ицхак Скородинск...]

Вот, полюбил принцессу ледяную, дундучок

Вот, как-то проскользнула в дом
с дождём, переходящим в первый снег,
прижалась крепко, крепко.
Ладошкой мокрой по глазам...
-Нет, рано, не смотри!

А после,
завернувшись в одеяло,
отодвигалась то огня
да фыркала.
-Скажи, какая мерзость,
какая пакость
эта проливная осень!

А после...
Зябко потянувшись плечиком,
растелешилась.
Вся, ну, вся, как есть!!!

И от её смертельной красоты,
огонь в печи погас,
и стёкла в окнах лопнули...

А после,
одеревенели
руки,
ноги...

И весь я.

А она...
Шептала, примораживая ухо.
-Ты потерпи, мой сладенький,
ужо,
придут морозы,
вот, тогда,
в снегах я накупаюсь,
и...

Согреемся,
налюбимся
с тобою
мы всласть,
до
умо
да-а-а,
до умопомраченья
ты будещь мой.
Пока не задубеешь.

Ну, а пока,
мой милый чебуранчик,
готовься,
и...
Моржуй,
моржуй,
моржуй,
что есть твоей земной мужицкой мочи!
Чтоб после этого
остаться...

Хоть на снежинку живу.

До следующей вьюженьки,
пурги.

И растворилась,
в первоснеге.

До поры.

[Ицхак Скородинск...]

Посреди земли

Ах, это море посреди Земли.
Застыло в ожидании хамсина…
Тут облака плывут, как корабли,
а солнце воздух жжет так нестерпимо,
что это всё, не поместившись в небесах…
Вдруг!!!
Вызывает призраки мигрени…
Вдоль берега брожу –
и адский страх,
и боль –
все вместе –
порождает озаренье –
что та поэзия,
что зародилась здесь –
все,
что
мы
есть
теперь…
Все, что мы есть…

А это море…
Посреди Земли -
сияет светом левантийской лени…
Лежат на горизонте корабли,
как призраки ушедших поколений…
Мы здесь живем, сжигая жизнь дотла…
Тут каждый день, как будто день последний…
Нас скоро всех сметет вселенская метла,
отправит в мусор донных наслоений…
А та поэзия, что зародилась здесь –
так и останется…
Всем,
что
мы
есть…

[Ицхак Скородинск...]

Серебро дагеротипа

Как будто вновь явленный временем дагеротип,
глядит эта ночь на меня ослепляющим оком сверх полной луны…

В мой сад, а…

Он цветом, как светом щемящим облит, и…
Здесь рифма уместна была б со слезами, но нет их…

А всё потому что…
Что нет тебя здесь, а…

Холодная эта луна…

Куда ж без неё, да ещё без манящей куда-то дорожки на зыби озёрной,
без воздуха, одушевлённого призраком…

Здесь бы поставить – в плену безмятежного сна…

Но разве заснёшь в ночь такую, быстрей задохнёшься от…

Неизъяснимого чувства причастности к чуду с названием нежным – весна…

Но она…
Никак не рифмуется с нашей с тобою затравленной намертво, нами же,
…невозвратимой любовью.

[Ицхак Скородинск...]

Призрак зимы в библейской пустыне

Здесь снег не долетает до земли,
он превращается в туман ночной...
В пыли,
в бензиновых разводах распадаясь
на призрак льда и ты скользишь...

Шоссе,
становится вдруг желобом,
твоя машина — бобом,
душа и та,
объятая ознобом,
дрожит и молит
-Боже! Пронеси!!!

А после,
ну, примерно через год,
когда приснится снова эта марь,
застынешь и уцепишься за руль
а жар пустынный
в шкварь тебя и в пот.
Предсмертный...

Если снова пронесёт,
то будешь жить ты
счАстливо вполне...

Ведь истина твоя
оплавится
в огне...
[color="#0000FF"][/color]

[Ицхак Скородинск...]

Растворяясь в своей бесконечности

Классический джаз,
впадая в квадраты Малевича,
бьётся о стенки
коробок...
Ну, да,
наших же,
черепных,
перетекает
из красного
в кресты,
параллелепипеды,
треугольники,
чёрти во что...

Рыком тигра Дали
тщится запрыгнуть
в запредельность
Брейгелевскую...
Но!
Натыкаясь на абсолют чёрного,
растворяется там
в своей собственной
мелодии,
длящейся
каждый раз
бесконечно.

И так каждый раз...

Каждый раз!

Каждый раз!!!
[color="#800080"][/color]

[Ицхак Скородинск...]

Диалог с чертями в пустой голове

(засыпая)

Сгорает жизнь моя
в мертвящей тишине,
мозг размягчён...
Перед глазами
чёрных мушек рой

Да день и ночь
шуршит мюслЯми
в забродившей голове
о том, о сём,
а в общем, не о всём...

И, голоса,
я снова слышу голоса!

- Устал...
Устал глаголом жечь сердца,
старик.
Проковылял своё,
теперь ищи
предлог,
чтоб сбросить груз
навеки неподъёмных
строк?
Ожесточён неверьем в этот мир...
Ты проиграл,
окстись и замолчи.

Нет это не по мне!
Ни строчки, ни за что!!!

Чёрт с ним, с глаголом,
я,
наречьем в обреченность,
я их
в пургу,
замёты,
в изкорёжь,
чтоб дрожь брала...

Орала на мечи!

В ответ лишь хохот дьявольский и стон...
В ушах...
Икру-то не мечи!
Пропащий мудозвон.

[Ицхак Скородинск...]

Як горила з мого ж дитинства


А ось, і я, як би приїхав до свого рідного Харкова.
У мріях.
А жити нема де.
І пустили б мене пожити в мій улюблений Харківський Зоопарк, у відділенні приматів.
… Природно.
А на клітці повісили б табличку – «Сетератор звичайний».
І сидів би я там цілий день непорушно і неголений…
І дивився б на приходящих до мене задумливо і з цікавістю.
Як горила з мого ж дитинства.

[Ицхак Скородинск...]

Елабужский синдром

(фантасмагория на тему вечного)


И меня тоже не приняли на работу посудомойкой. Мне бы повеситься, но где найдешь в израильской съемной квартире крючок или еще что-то, чтобы выдержало бы мой вес – сто кило с пузом. Тогда я сделал еще смешнее – сорвался с тормозов. Как и все русские люди, я закусываю водку облаками, а это очень опасно для здоровья окружающих меня людей. На следующее утро, как только меня выпустили из полиции, пришлось идти пешком к своей семейной врачихе. Ввиду полного отсутствия денег – в израильскую автобусную рулетку я давно уже не играю, а с врачихой у меня железный уговор – сорвался,
тут же к ней, да и потом… Что ж, я понапрасну, что ли, три больничные кассы поменял, пока не нашел её. Представляете, она до сих пор одержима одной, единственной идеей-фикс – вылечить всех и навсегда.
Отсидев огромную очередь, я все-таки предстал перед ней во всей своей красе. Врач, как обычно, измерила мне давление, а потом, порасспросив о том, о сём спросила.
- Вы все еще пишете стихи?
Мы помолчали.
- Прочтите что-нибудь, если можно. Что-нибудь такое, для анамнеза.
Я прочитал. Вот это.

АВТОПОРТРЕТ

Раз пятьдесят повешен и расстрелян,
заколот, четвертован и распят,
лежу в гробу – рукою изувера
загримированный под труп… Опять
зуб заболел, и нету, нету мочи
стерпеть вой главной героини вновь…
Ну, ладно, все путем –
работа есть, работай…
Дождался, слава богу.
- ДУБЛЬ ПЯТЬ! МОТОР!!!
Сейчас взорвемся все,
потом обед и… с песнями,
что там у нас по плану –
пытки…
На костёр!
…Опять все сорвалось.
- Ты мне неинтересна!!! –
визжит, как институтка режиссер…
Ну, что не поделили эти твари
и снова завелись – не зная почему?
А как волшебно было все у них вначале –
он дал ей роль…
Она дала ему…
- ВСЕМ ПРИГОТОВИТЬСЯ!!!
Подпрыгнул гроб от взрыва.
И что теперь…
Какая тишина…
Крик чаек…
Мне б, сейчас глоточек пива…
О скалы трется сонная волна.
Ну, вот и всё,
все заорали разом.
- СНЯТО!!!
Нет, нет, не пива – сигарету…
Кофейку!
Вот оно, чудо,
возле моря…,
на закате,
глаза открыть и –
ВОСКРЕСАЯ –
сесть в гробу…

Никто и не заметил…
Веселятся….
Не понимают, черти,
что порой,
я тоже, если честно разобраться,
эпизодический…
но, все-таки
ГЕРОЙ.

- Да! – сказала целительница.
- Тяжелый случай… Ну, ничего, ничего… Будем лечить! И тут же, просветлев.
- Вам нужно к специалисту!
И…, направила меня к патологоанатому. После того, как эта святая женщина спасла жизнь моему единственному внуку – я никогда не задавал ей лишних вопросов и попёрся на окраину города, как раз в то место, где в Израиле вскрывают трупы.
Я шел туда и думал – как же наша израильская жизнь все-таки отличается от привычной, русской. В России как – стало скучно в голове, вытаскиваешь из стола револьвер и крутишь себе, задумавшись о чем-то, барабан сколько хочешь. Можешь даже приставить его к своему собственному виску ради разнообразия… А если ты к тому же, отморозок зафуфыренный – нажимаешь на курок!
А у нас! Ты должен ехать на работу! На таком же вот автобусе, под номером семь. А вчера такой же вот – взорвали. Ты прыгаешь в его нутро, как будто бы из самолета, но без парашюта, платишь за это удовольствие свои кровные и едешь… Едешь! А потом приземляешься из него… Живой!!! И рад, радешенек, как идиот последний…
Нет, лучше пешедралом, как я сейчас. Раз, два – раз, два…
Патологоанатомом оказался глубокий ватик (старожил израильский) – судя по тому, как он заговорил со мной на приличном русском, но с ивритом пополам. Он приобнял меня за плечи и поволок, как Харон в недра своего заведения, рассказывая на ходу, что Дорочка уже позвонила и что меня нужно спасать, визит в миштару (полицию) – это не фунт изюма, но все будет – игъе беседер (останешься в живых). И хотя мой медицинский ангел предупредила меня, что вскрытия не будет, на душе стало муторно, а в животе тошно. Нот Аркадий, так он мне представился, завел меня в какой-то закуток, усадил в кресло, включил спокойненькую музычку, заварил что-то травяное вместо дежурного израильского кофе и воскурил все вокруг индийскими палочками.
- Это - чтоб вонизм наш отбить. – объяснил он мне.
А потом с причитаниями и истово заговорил вдруг об особенностях поэтики раннего Иннокентия Анненского. При этом, он, то кружил вокруг меня, как бы исполняя боевой танец созревшего орангутанга, то очень больно нажимал какие-то точки на руках и на лице. И я полетел, полетел… Как из того автобуса.
И тут, как из-за угла мешком, возле меня очутился труп. Я сразу узнал ее, это была моя Муза, закутанная в полосатенькую больничную простыню, которую она тут же сбросила на пол. В неоновом освещении загробного отделения ее фиолетовое лицо казалось совсем синюшным. И потом – этот разрез через весь живот до груди, зашитый суровыми нитками. Она наклонилась ко мне и прошепелявила на ухо.
- Ну, что парнишшаа… На брудершафт!
У меня всё поплыло перед глазами, и я услышал свой собственный вой, но откуда-то издалека…
Сознание ко мне вернулось вместе с запахом нашатыря.
- Хамудик мой, (голубчик) это пить, быстренько, быстренько! – подсовывал мне чашку с настоем Петрович, и пока я судорожно хлебал его пойло, осторожно поинтересовался – как всё было.
Я рассказал. Аркадий Петрович явно повеселел и торжественно заявил, что я бари
(здоров), т.е. спасён. А дама – это так, побочный эффект, но очень, очень полезный.
- И по этому поводу… - пел он мне – Нужно сделать лехаим!
Тут же появились две русские граненые и коньячок, мы чокнулись, я поднес рюмку ко рту и… реально ощутил возле уха, как выдох.
- На брудершааафт!
Рюмка полетела на пол.
- Ничего, мазаль тов, мазаль тов!!!(на счастье, на счастье) – танцевал вокруг меня мой спасатель. И тут я понял, что в Израиле Кашпировские зачем-то работают патологоанатомами.
Кем же тогда в нашей великой стране работают настоящие патологоанатомы - подумал я, но спросил о другом.
- А если все-таки выпью?
- Тогда нэшика (поцелуй), горько, и в постельку. Любовь, знаете ли, до гроба…
Шучу, шучу…
И вот, меня уже выводят на свежий воздух, обнимают в последний раз и просят передать нежный Даш (приветик) дорогой Дороти.
С тех пор всё пошло, как по маслу. Меня не приняли ещё в 326-ти местах на работу, а мне хоть бы хны. Я теперь абсолютный абстинент, даже курить бросил.
Но, это что! Даже повеситься не возникает никакого желания, потому что я совершенно определённо знаю – она ждёт меня там, зашитая суровыми нитками и совсем разложившаяся под тлетворным влиянием Ближнего Востока горячо и навеки любимая
моя – Муза-алкоголичка.
- Не дождёшься… – шепчу я ей каждый вечер, засыпая. И сплю, как младенец…
И даже… не храплю!