КИНОБАЙКИ Опции

[sirena]

КИНОБАЙКИ ОТ ГЕОРГИЯ НАТАНСОНА

МИХАИЛ РОММ

Я как-то выхожу со студии и на остановку, которая находится около Мосфильма. Через проходную выезжает Ромм - на малю-ю-сенькой машине - "Опеле". А Ромм ведь был очень высокий, ноги длинные, как он туда помещался - непонятно. Увидев меня, он затормозил (лично мы не были знакомы, хотя встречались на различных собраниях). "Вы куда едите?" - спросил он меня. "Домой" - говорю. "Я вас подвезу". Я опешил. Сам Ромм меня подвезет!!! Я сел в эту малюсенькую машину ("Ока" по сравнению с ним - "Мерседес"), Ромм дал газ, повернулся ко мне и говорит восторженно: "Не машина, птица!"
Анатолий Эфрос, Олег Табаков "Шумный день".
Я никогда не думал, что буду экранизировать лучшие произведения наших самых выдающихся драматургов: Виктора Розова, Михаила Рощина, Александра Володина, Эдварда Радзинского. Но мне повезло.
Мы запустили картину "Шумный день" по пьесе Виктора Розова и я стал подбирать актеров. Однажды Розов мне звонит и говорит: "Георгий Григорьевич, у меня к вам большая просьба. Как вы знаете, есть такой театральный режиссер Эфрос, и он мечтает снимать кино. Возьмите его к себе, пожалуйста, чтобы он овладел киноискусством..." Я сказал: "Он же очень известный режиссер уже. Потом скажет, что это он сделал картину". - "Нет, нет". В общем, я согласился и Эфрос стал сорежиссером. Когда мы стали смотреть пробы тех актеров, которых я уже отобрал, Эфрос сказал: "Зачем приглашать Олега Табакова на эту роль? Есть же замечательный актер, который в моем спектакле исполняет роль Олега?" (Надо сказать, что Эфрос уже поставил эту пьесу в театре. И он пытался в фильм перевести всех актеров из своего спектакля). Но я настоял на Олеге Табакове. Я знал, что он хороший актер. Я видел его в спектаклях театра "Современник". Мне он очень понравился, и я решил позвать его в эту картину. Олег был внимательным и сосредоточенным на площадке. С ним было очень легко работать. А вот с Анатолием Эфросом не очень. Должен сказать, что он в чем-то меня даже подавлял. Но и дал очень много. Мы как-то шли с ним по Старому Арбату и встретили Евгения Симонова (сына Рубена Симонова - худрука театра Вахтангова). Он сказал: "Вам повезло. Вы делаете картину с великим, первым режиссером нашей страны".

[sirena]

Иван Александрович Пырьев
Когда началась война, я учился во ВГИКе и нас эвакуировали в Алма-Ату. Туда же были эвакуированы "Мосфильм" и "Ленфильм".
Казахское правительство выделило дом напротив киностудии для всех наших выдающихся лауреатов. Его сразу прозвали "Лауреатник". Там жили Эйзенштейн, Пырьев с Ладыниной, Зархи, Жаров, Хейфиц, Райзман и другие.
Мою семью (маму и сестру; папа погиб на фронте) тоже вместе со мной эвакуировали. Жить было очень трудно и голодно. Поэтому я пошел на киностудию и попросил дать мне какую-нибудь работу. Меня направили к Дзигану на фильм "Секретарь райкома". Но через некоторое время Дзигана с картины сняли (худсовету не понравился отснятый материал) и передали фильм Ивану Александровичу Пырьеву. Когда об этом узнала съемочная группа, три четверти ушли сразу… Пырьева боялись все, потому что он был известным матерщинником, грубияном, а по слухам - и антисемитом. А так как среди кинематографистов было немало евреев, то они в первую очередь и сбежали… А я вместе с ассистентом Сурковой остался. На следующий день приходит Пырьев, спрашивает меня: "Вы кто такой?" - "Иван Александрович, я студент ВГИКа. Работал на этой картине". - "Что вы умеете делать?" - "Я очень люблю работать с актерами…" - "У нас картина военная, много пиротехники. Вы будете моим ассистентом по пиротехнике", - поправляя кепку, сказал он. (Он тогда носил кепку, знаменитая шляпа появилась потом.)
Начались съемки. Я стал не ассистентом Пырьева по пиротехнике, а обыкновенным помощником пиротехника. Мне дали пятиметровую палку, на конце которой был прибит гвоздь. На этот гвоздь надевалась настоящая военная дымовая шашка, и я должен был бегать с этой конструкцией по полю. "Ты будешь слушать мою команду и выполнять ее", - сказал он мне. Вроде бы ничего сложного. Но дело в том, что бегать надо было далеко от съемочной площадки, а у Пырьева был только железный рупор. Когда я зажигал шашку она, мерзавка, так шумела, шипела и пыхтела, что я команд вообще не слышал. Когда Пырьев кричал: "направо!", я бежал налево. В конце концов Пырьев разозлился и стал орать: "Беги туда, где твоя ж…а!" Я очень долго вертелся на месте и опять бежал невпопад. Но Пырьев, к моему удивлению, с самого начала стал ко мне очень хорошо относиться. Думаю потому, что я был очень старательный.
Как-то раз он говорит: "Жора! Сегодня из Москвы привезут картину "Свинарка и пастух". Я ее сам в окончательном варианте впервые увижу. Приходи".
На просмотр пришли Марина Ладынина, звукооператор, монтажер, Пырьев и я - больше никого не позвали. Я, затаив дыхание, смотрел фильм. Мне нравилось все: и музыка, и игра актеров… Когда картина закончилась, Пырьев обернулся ко мне и спросил: "Ну как, Жорочка?" Я говорю: "Иван Александрович, я в восторге!" - "Нравится?" - переспрашивает он. "Очень!" - "А Эйзенштейну не нравится!" (Эйзенштейн в то время был художественным руководителем "Мосфильма".) Потом Пырьев мне сказал: "Эйзенштейн не русский режиссер. - Пауза. - А вот Левитан - русский художник".