Наши души легше воздуха, строка к строке Опции

[Ицхак Скородинск...]

Ах, Зяма, Зямочка



Ах, Зяма, Зямочка – судьбу шута
ты вымолил у жизни…
Овсюгом
таился среди корма лошадиного,
за ширмой спрятав покалеченное тело…

Но голос! Голос!!!
Этот трубный глас
распространился по хрущёвкам и проспектам
и стал настолько узнаваем,
что
ты выскочил из кукольного храма
как оглашенный…

И тотчас же сотворив,
из самого себя живую куклу,
так гениально захромал по всей планете,
что стал кумиром вдов поры военной.

А, вспомните…

Перед уходом,
и перед тем, как занавес упал,
последний действом – твой телетеатр…

Вот, в глубине задрапированного кресла,
закрыв глаза,
сидит измученный старик…

Вдруг, встрепенувшись…
И пульсируя ладонями и торсом,
морщинами, глазами,
носом
и голосом непревзойденно-сиплым…

Как ты тянулся к нам,
как умолял,
как утверждал, что смерти нет в помине…

Ах, Зяма, Зямочка…
Судьбу шута
нам на забаву выпросив у жизни…
Ты взял и растворился без остатка…
Весь…
Без остатка…
Растворился
в нас…

[Ицхак Скородинск...]

И что?!


Жалким мороком ежевечерних побед над собой обернулась мольба-голытьба
...о долюшке-воле в Рунете.

...Да так и застыла соляным столбом иудейским.

Лбом, прикалеченным лбом, пробивал череду бесконечных преград ежедневных...

И что?!

Странное, грустное, иже и ёже вечерне и
...ночью особенно, что-то совсем уж.

Иррациональное.

Жучит и крючит весь мой,
только мой,
интернет полусонный мирок поэтический...

Я...

Будто старый, обтрёпанный жизнью нырок, что не может уже в постиженье глубин поднырнуть, чтоб хотя бы,
ну,
сколь-нибудь мелких рыбёшек на ужин добыть...
Чтоб, хоть несколько строк...

Да хотя бы, одну...

О вселенском.